Загадочный случай бредовой созависимости

Или: Происхождение и природа “отдельных отношений” Германии с Россией

“Глубоко на юге России, в сердце Сибири, спит сейчас зимним сном глубочайшее озеро на земле — Байкал”, — начинает свое повествование крупнейший немецкий телеканал — общественный ZDF. На календаре — Рождество 2021 года, а на экране — фильм “Зимнее путешествие на Байкал”, чудесно подходящий к традиционным рождественским сказкам, которые в такой день показывает телевидение Германии. Операторская работа киноленты, как всегда, технически отличная, однако полна клише: напоминает сказки о вымышленных королевствах, которые будут транслироваться в этот праздник после фильма. Камера снимает длинные панорамные планы. Поезд — крохотный, если сравнить с огромным пространством озерного льда и заснеженных гор, — медленно ползет по берегу: под бесконечным синим небом, на фоне белого снега, тянутся синие вагоны. “Шесть месяцев в году озеро стоит замерзшим. Ледяной слой настолько толстый, что с ноября вплоть до мая по нему могут ездить автомобили”, — продолжает рассказчик. Камера усиливает слова выразительными изображениями. Она перепрыгивает на россиянина в меховой шапке, потом — на старый автомобиль, показывая мелкие детали небогатой, но искренней жизни рядом с природой. Доносятся звуки двигателя старого грузовика: он заводится один, второй, третий раз и, наконец, стартует.

Картинки сменяют друг друга, не выходя за пределы кастрированного, стерильного репортажа. Снег, простые люди, говорящие простые вещи, мощная древняя природа, величие простора, экзотический холод, снова простые люди, живущие где-то там, настолько далеко и по-другому, что на них можно смотреть, почти как на удивительных птиц в зоопарке. Такую Россию, конечно, нельзя сравнить ни с чем другим. Она уникальная, мирная, своеобразная, певучая, красивая. Не похожая ни на что. О ней можно только мечтать: когда-нибудь проехаться этим поездом, встретить этих людей, удивляться холоду, покупать сувениры и без конца фотографировать, чтобы потом вспоминать об этой поездке всю жизнь.

С экрана медом стекает меланхолия. Телезрители фантазируют, как когда-то совершат это путешествие своей жизни. Когда-то, наверное… А в это время, 25 декабря 2021 года, Россия уже перебросила на границу с Украиной десятки тысяч военных и готовилась начать самую кровавую войну в Европе со времен Второй мировой войны. Ни немецкая публика, ни немецкий политический истеблишмент не были готовы не только противодействовать этому, но даже поверить в это.

Отдельные отношения Германии с Россией — это ключевая тема для европейской и мировой безопасности. Очень часто решения Германии по внешней политике принимались именно на основании этого “отдельного отношения” к Москве. Примеров есть много. В 2016 году, на пике российской оккупации Украины (не считая полномасштабной агрессии 2022 года), президент Германии Франк-Вальтер Штайнмайер посетил российский Екатеринбург и выступил с речью в Уральском федеральном университете. Всего за год до этого визита он, на тот момент еще министр иностранных дел ФРГ, посетил Украину и первый раз (оставшийся последним) приехал на восток, где увидел разрушения, нанесенные российской армией. Штайнмайер знал, как выглядят регионы, уничтоженные Россией. Но в то время, уже в статусе главы германского государства, общался с россиянами как с близкими друзьями. “Многоуважаемый господин министр иностранных дел, дорогой Сергей”, — начал он свою речь, обращаясь к министру иностранных дел России Лаврову, который поддерживал агрессию России, и предлагая ему полный спектр сотрудничества.

Штайнмайер вспомнил в своем выступлении все связи с Россией — человеческие и экономические, повторял слова “диалог” и “понимание”.

“…Мы должны сближаться друг с другом и использовать те каналы, которые мы имеем, как “Петербургский диалог” или летнюю школу, которая сейчас стартует здесь… Мы должны найти общий язык и сотрудничать! Это касается как больших вопросов — войны и мира, Украины и Сирии, — так и отношений между людьми в наших двух странах. Пожалуйста, давайте оставаться заинтересованными в странах друг друга и работать над хорошим будущим в германо-российских отношениях. Это моя просьба к вам”, — заключил речь президент Германии.

Германский президент, который является выразителем фундаментальных ценностей германской демократии, и бывший министр иностранных дел, который лучше всех должен был знать роль России в мире, серьезно предлагал России сотрудничество. Сотрудничество в Сирии, где уже не первый год российская авиация напрочь уничтожала население, целенаправленно атакуя больницы, школы, гражданскую инфраструктуру, и в Украине, где Россия оккупировала значительную часть территории, похищала и пытала людей.

Тот же Штайнмайер в феврале 2021 года в интервью газете “Rheinische Post” защищал строительство газопровода “Северный Поток–2” из-за того, что Германия должна России (именно России!) за преступления Второй мировой войны и обязана компенсировать ей ущерб, в частности и через строительство трубопровода для транспортировки российского газа. То, что другие страны, пострадавшие от нацистов не меньше, а даже больше, чем Россия — Польша и Украина, выступали против “Северного Потока–2”, Штайнмайер просто проигнорировал. Опять же: его нельзя было обвинить в неосведомленности. Незадолго до того он побывал в Бабьем Яру, на окраине Киева, где в конце сентября 1941 нацисты расстреляли в течение двух дней около 30 000 украинских евреев. Это было самое большое убийство евреев за всю историю Холокоста — в одном городе за 48 часов. Это был фактический Холокост до формального Холокоста газовых камер; массовое убийство евреев даже до Ванзейской конференции с ее принятием политики “окончательного решения еврейского вопроса”. Однако ни Бабий Яр, ни Варшавское гетто, ни уничтоженная нацистами украинская Корюковка (около 6 700 убитых гражданских, это — самый большой полностью уничтоженный населенный пункт во время нацистского террора), ни подавление Варшавского восстания — ничто из этого не помешало Штайнмайеру игнорировать вину перед соседями — украинцами и поляками — и выделить Москву как единственного партнера, перед которым у Германии есть обязательства. Неправильная интерпретация могла бы на этом моменте обвинить немецкого президента в отрицании Холокоста, но в действительности дело в другом — в маниакальной увлеченности Россией.

Такое отношение к России часто ассоциируют именно с Социал-демократической партией Германии (СДПГ), к которой принадлежит не только Франк-Вальтер Штайнмайер, но и его печально известный бывший руководитель и патрон Герхард Шрёдер и многие другие сторонники “отдельных отношений” с Москвой. Однако это ошибка. Нездоровое выделение России во внешней политике и приоритизация именно московских интересов — это черта всех политических партий Германии. Это не столько партийное, сколько национальное отношение.

Например, министр иностранных дел Германии Анналена Бербок, представительница наиболее критически настроенной к России партии “Зеленые”, посетила Киев незадолго до начала полномасштабного вторжения. Рассказывая о перспективах предоставления оружия Украине на фоне угрозы российского вторжения, Анналена Бербок объявила, что оружие не будет предоставлено, ведь Германия “несет отдельную ответственность”. Она имела в виду ответственность Германии за преступления времен нацистов. В политико-исторической концепции министра иностранных дел ФРГ она распространялась исключительно на Россию, поэтому нельзя было и представить, что немецкое оружие может быть предоставлено Украине, ведь в украинских руках оно может быть нацелено против россиян. То, что именно на территории Украины нацисты убили 16 процентов населения, уничтожили сотни городов, похитили для принудительных работ миллионы гражданских (и именно поэтому должны нести ответственность сегодня, когда новая националистическая шовинистическая идеология угрожает существованию украинцев как нации), немецкий министр не могла принять, потому отказывала в поддержке потомкам тех, кого во время Второй мировой войны убивали немцы.

Конечно, с течением времени — прежде всего после обнародования информации о преступлениях россиян в Буче и Ирпене — это отношение изменилось. Уже в мае 2022 Анналена Бербок побывала в Буче, где россияне массово убивали гражданских людей, пытали и насиловали украинок. Во время визита министр иностранных дел ФРГ выглядела шокированной и твердо призывала к поставке оружия в Украину. Канцлер Германии Олаф Шольц стал говорить о том, что Россия ведет войну на уничтожение Украины. Другие политики, например Мари-Агнесс Штрак-Циммерманн — председатель комитета по обороне Бундестага, вообще требовали предоставить Украине почти все имеющееся оружие и сделать это как можно скорее. Подавляющее большинство населения, только кроме сторонников радикально правой партии “Альтернатива для Германии” и неокоммунистической Левой партии, требовало помочь Украине оружием. Летом Германия поставила в Украину первые мощные гаубицы Panzerhaubitze 2000, за ними небо Киева начала защищать наиболее современная немецкая система ПВО Iris-T. В январе 2023 года немецкое правительство сдалось перед натиском соседних стран и разрешило экспорт танков Leopard 2 в Украину. Согласно опросу, который проводила в мае 2022 года Мюнхенская конференция по безопасности, 81 процент немцев стали считать Россию угрозой. Это превратило Москву в главную угрозу, по мнению немцев, — более серьезную, чем изменение климата или будущая глобальная пандемия. Однако все эти изменения были впереди. Более того, изменения в отношении немцев к России, произошедшие в 2022 году — настолько внезапны, что существует вероятность, что все вернется к многолетней традиции, как только путинский режим, с которым именно и ассоциируется война против Украины, исчезнет, а его место займет новый режим — более красивый и изысканный, но тоже имперский.

Однако в начале войны моральная слепота немцев поражала. 25 января 2022 года Ассоциация еврейских организаций и общин Украины обратилась к канцлеру ФРГ Олафу Шольцу с открытым письмом. Евреи Украины напомнили канцлеру, что Украина стоит перед угрозой уничтожения, что история 20 века учит нас не пытаться замирять агрессора, и призвали Германию не мешать поставкам оружия НАТО в Украину. Именно этот факт, что евреи Украины — сообщество, почти окончательно уничтоженное нацистами во время Холокоста — призвали канцлера Германии не мешать их спасению от нового уничтожения, пугал своим хтоническим ужасом. Трудно было представить, как это письмо можно было оставить без реакции. Канцлер Шольц не только не ответил на него, но и поехал в Москву договариваться с Путиным насчет компромиссов. Влюбленность в Россию победила любое чувство исторической ответственности.

Эликсир Екатерины

Часто можно услышать, что отношение к России как к чрезвычайно важному партнеру или чрезмерная чувствительность немцев к интересам России — это следствие Второй мировой войны и ощущение немцами вины за нацистские преступления, совершенные на территории Советского Союза. Это действительно в значительной степени отвечает фактам. Еще историк Тимоти Снайдер в своих важных для понимания европейского контекста лекциях обращал внимание, что Германия игнорирует ответственность перед Украиной и другими странами Центральной и Восточной Европы в пользу России. Но мистическая увлеченность Россией не является новым явлением для Германии. Это ощущение гораздо более укоренено в немецком мировоззрении, чем послевоенные взгляды.

Увлечение Россией состоит из нескольких пластов. Во-первых, это исключительно материальный аспект отношения к России как к источнику доходов и шансов на социальный и экономический рост, которые абсолютно невозможны дома. Еще в 18 веке Россия превратилась для немцев в страну бесконечных возможностей, несравнимых с Европой.

Едва ли не самой известной из биографий прыжкового карьерного роста немки в России была и остается, конечно, биография принцессы Ангальт-Цербстской Софии Августы Фредерики, превратившейся из дочери прусского генерала и наследницы старой, но небогатой семьи, в российскую императрицу Екатерину ІІ, абсолютную владычицу одной из крупнейших стран мира. Эта история Золушки, которую превратило в императрицу не какое-то чудо, а переезд в Россию — экзотическую страну, где возможно все, захватывает немцев до сих пор. Некоторое время на рабочем столе Ангелы Меркель, германского канцлера, стоял портрет Екатерины II — очевидно, что в собственных мечтах Меркель, также происходившая из территорий Восточной Германии, ориентировалась на жесткую российскую владычицу, якобы принесшую в Россию немецкий образцовый порядок и осталась в истории как образцовая абсолютная монархиня.

Во время правления Екатерины II начинается первый этап увлечения немцев Россией. В 1763 году императрица приглашает к себе немецких колонистов. Чтобы понимать контекст этого приглашения, стоит вспомнить классическую пьесу Фридриха Шиллера “Коварство и любовь” (1784). Один из ее эпизодов — это продажа феодалом молодых мужчин в американские колонии как рабов-рекрутов ради покрытия собственных долгов, происходящая примерно в то же время. Немецкие земли второй половины 18 века были преимущественно очень бедными, так что эмиграция выглядела как лотерейный билет, даже если условия оказывались жесткими. Поэтому так важно подчеркнуть: десятки тысяч немцев, по приглашению Екатерины II согласившихся приехать в Россию, получили сказочные условия переселения. Немецким колонистам не только гарантировалась свобода веры. Они также были освобождены от военной службы, получили стартовые деньги и бесплатную землю, освобождались на 30 лет от уплаты налогов и имели гарантии организации местного самоуправления. Такие “льготы” невероятны даже для нынешних свободных экономических зон. В России Екатерины II они были легендарными.

Следует также понимать, в каких условиях жили российские крестьяне в это время. Екатерина получила власть в результате государственного мятежа и убийства своего мужа Петра III. С точки зрения российской аристократии Екатерина II не была легитимной императрицей. Из-за этого она начала покупать лояльность шляхты путем невероятного расширения их прав, прежде всего — прав собственности над крепостными. Во время правления Екатерины II крепостное население Российской империи окончательно потеряло все права, превратившись в настоящих рабов. Аристократы могли безнаказанно пытать и убивать крепостных, насиловать женщин и детей, сбывать семьи частями (муж, жена и дети могли быть проданы разным владельцам в разные регионы страны). Конечно, по сравнению с положением российских крестьян, обстоятельства немецких крестьян-переселенцев казались чем-то небывалым.

Большая разница между позициями немцев и россиян наблюдалась и в других слоях общества. Немецкие архитекторы получали в России возможность строить то, что не могли строить дома, к тому же — используя труд бесправных крепостных. Почти у каждого русского писателя или поэта есть описание этнического немца, жестоко управляющего стратегическим строительством или другим государственным или частным проектом. “Труды роковые кончены — немец уж рельсы кладет. Мертвые в землю зарыты, больные скрыты в землянках…” — так описывает строительство первой российской железной дороги между Москвой и Петербургом русский поэт Николай Некрасов в стихотворении “Железная дорога” (1865). Он же, в другом произведении “Кому на Руси жить хорошо” (1866), описывает немецкого руководителя имения, аристократа Фогеля. Вымышленный, но достаточно типичный для своего времени персонаж, Фогель воплощает в себе все негативные характеристики немецкого менеджера в России. Он жестко руководит подчиненными и принуждает их к новым и новым обязанностям. “У немца — хватка мертвая: пока не пустит по миру, не отойдя сосет!” — вот как отзываются российские крестьяне о его стиле управления. Фактически немецкие менеджеры на строительстве или в имениях аристократии выполняли функцию квалифицированных надзирателей над рабами, приглашаемых именно ради их жесткости и из-за отсутствия у них эмоциональной связи с подчиненными. Это давало немцам три привилегии одновременно: они получали большие деньги, имели эмоциональное удовольствие, чувствуя себя людьми высшего сорта, и получали возможность реализовать проекты, на которые у них не было шансов дома.

Похожая ситуация была и в среде дворянства. Привилегированное немецкое дворянство — преимущественно в регионе Балтийского моря — крепко держало позиции у власти. Согласно подсчетам Томаша Масарика в его книге “Россия и Европа” (1913), в начале 19 века немцы составляли совершенно непропорционально доминантную группу в высшем политическом и военном руководстве России. В МВД было 27 процентов немцев, в военном командовании — 41 процент, в Сенате — 33 процента, в МИД — 57 процентов, в почтовой службе — 62 процента. По легенде, когда император Александр I спросил генерала Ермолова, которому симпатизировал, какой награды он желает, тот ответил: “Произведите меня в немцы”, намекая на совершенно привилегированное положение немцев в империи.

Конечно, эта идиллия не была бесконечной. Немецкая диаспора в Российской империи подверглась и дискриминации. Худшим случаем антинемецких настроений в империи были погромы, произошедшие в 1914 и 1915 годах. Тогда толпы россиян ограбили немецкие учреждения сначала в Петербурге, а затем в Москве (вторая волна дискриминации — гораздо более масштабная — произойдет в 1941 году, когда сталинский Советский Союз депортирует полмиллиона немцев в Казахстан и другие страны Центральной Азии). Ограблены были фабрика тканей “Эмиль Циндель”, кондитерская фабрика “Эйнем”, аптека Феррейна и другие немецкие заведения. Но, несмотря на это, в целом отношение немцев к России на протяжении почти двух столетий было преимущественно откровенно положительным.

А все потому, что в течение полутора столетий Россия предоставляла немцам возможность радикально изменить свою жизнь, получить одновременно социальный, финансовый и политический капиталы, превратиться в людей, которыми они не были дома: состоятельных, влиятельных представителей господствующего класса.

Было бы очень наивно говорить, что это отношение исчезло в 20 веке, когда страны сначала воевали друг против друга в двух мировых войнах, а после Советский Союз отгородился от Запада стеной Холодной войны. Национальные традиции потому и остаются традициями, что существуют долго и восстанавливаются при первой же возможности.

В 1964 году в немецком Эбербахе, что в регионе Баден–Вюртемберг, в семье фермеров Дюрров родился мальчик Штефан. Его интересовало сельское хозяйство, так он попал на факультет сельскохозяйственных наук в баварском Байройте — городе Вагнера и известных музыкальных вагнеровских фестивалей. В 1989 году, как он гордо пишет на сайте своей компании сегодня, Штефан стал одним из двух западногерманских студентов, поехавших на стажировку в СССР, и попал в свиноводческий совхоз-комбинат имени 50-летия СССР в Наро-Фоминске, что под Москвой.

Сегодня сложно представить себе, как выглядел в глазах баварского студента Штефана совхоз последних лет СССР, когда даже для официальных советских изданий тема грязных, бедных, безнадежно запущенных советских хозяйств уже была официально разрешена. Несложно представить себе другое: как 23-летнего блондина Штефана из ФРГ приняли не только в совхозе, но еще и в Москве, которая была всего в нескольких километрах от Наро-Фоминска. Это была императорская жизнь настоящего колониального мужчины среди туземок.

Как десятки тысяч других немцев столетием до него, Штефан понял: на бедных территориях центральной России он может получить то, что почти невозможно получить дома — не только деньги, но и уважение и, прежде всего, власть. В 1991 году он возвращается на практику в СССР, в этот раз — в колхоз имени 40-летия Октября возле Курска. А в 1993 году превращается в советника российского парламента, Госдумы, по вопросам реформ аграрного сектора и немецко-российского аграрного диалога.

В Германии перед студентом Штефаном открывались стабильные, но не слишком блестящие перспективы труда в отрасли, что зависит прежде всего от дотаций. Голоса фермеров не слышны, ведь они рассеяны между странами, преследующими собственные интересы в ЕС. Быть даже успешным, но баварским или вюртембергским фермером — значит ограничивать свое влияние максимально властью региона, а вероятнее всего — только мэрией своего города. Это честная, но провинциальная жизнь. Россия же дала Штефану совсем другой масштаб влияния.

В 1994 году Штефан основывает сельхоз-компанию “ЭкоНива”, в 1998-м — начинает импортировать в Россию западную сельхозтехнику и семена, в 2002-м — основывает дочерние компании в российских регионах. В 2006 году Дюрр создает комплекс выращивания скота на 1 400 коров, а в последующие годы получает российские награды и крест ордена “За заслуги перед ФРГ”. К Штефану в гости приезжают не только губернаторы, но даже президент России — чтить “правильного немца”, понимающего глубокую связь между Германией и Россией. В 2013 году президент России Владимир Путин дарит Дюрру российское гражданство. Кстати, предоставление российского гражданства немецким предпринимателям — достаточно типичная политика российской власти. Например, в 2016 году, уже после нападения России на Украину, российское гражданство получила Андреа фон Кнооп — многолетняя руководительница Немецко-российской внешнеторговой палаты и член правления Германо-Российского Форума в Берлине. Но вернемся к Штефану Дюрру.

В 2014 году Россия нападает на Украину, и именно Штефан Дюрр обращается к президенту Путину с идеей провозгласить санкции против Запада и запретить импорт в Россию сельскохозяйственной продукции. Путин прислушивается к хорошему немцу — и уже в 2014 году компания Дюрра “ЭкоНива” превращается в крупнейшего производителя молока в России.

Желание славы или власти, денег или реализации собственных мистических комплексов — чего было больше в этой истории западногерманского студента, сделавшего свою жизнь по образцу переселенца 18 века и превратившегося в придворного? В 2012 году немецкий журнал “Der Spiegel” делал репортаж о Дюрре. “Когда он заходит в детский сад, это выглядит как небольшой государственный визит. Внезапно сервируется чай. Извлекается книга почетных гостей. Дети строятся в стойку, чтобы сфотографироваться с латифундистом, и передают ему подарки, сделанные своими руками”. В 2017 году немецко-французский телеканал “Arte” сделал о Дюрре документальный фильм. В нем Дюрр радостно рассказывает, что построил церковь в деревне, где расположен главный офис его концерна. “Мне не хватало церкви. Построить церковь было моей страстью”, — говорит Дюрр в ленте. — “Сельский голова был недоволен. Он говорил: если у тебя достаточно денег, построй больницу”. Но Дюрр все равно построил церковь.

Следовательно, было бы ошибочно объяснять увлечение немцев Россией исключительно компонентом денег или карьеры. Да, заработать кучу денег и превратиться в местного князя и советника президента ядерного государства — это достаточно мощный стимул. Но для того, чтобы финансовая заинтересованность превратилась в настоящую влюбленность, был необходим еще один компонент. Им стал немецкий мистицизм, который был и остается частью немецкого национального мировоззрения. Как и финансово-карьерное восхищение Россией, этот мотив также имеет долгую историю.

Безграничное доминирование

В 1900 году один из лучших немецких авторов Райнер Мария Рильке написал рассказ “Как на Руси появилась измена”. Он начинается с диалога двух соседей. Повествователь только что вернулся из поездки. Он встречает соседа Эвальда, больного мужчину, ежедневно заинтересованно всматривающегося в окно.

— Добрый день, Эвальд, — подошел я к окну, как обычно делал, проходя мимо. — Я уезжал.

— А где вы были? — нетерпеливо спросил он.

— В России.

— О, так далеко! — Он откинулся назад и продолжал: — Что это за страна — Россия? Очень большая, не правда ли?

— Да, она большая, и, кроме того…

— Что, я глупо опросил? — улыбнулся Эвальд и покраснел.

— Нет, Эвальд, напротив. Когда вы спросили “Что это за страна?”, мне многое стало ясно. Например, с чем Россия граничит.

— На востоке? — перебил меня мой друг.

Я медлил.

— Нет.

— На севере? — допытывался больной.

— Видите ли, — пришло мне в голову, — людей испортили карты. Там все плоско и ровно, и когда нанесены четыре стороны света, людям кажется, что все уже сделано. Но ведь страна — не атлас. В ней есть горы и низины. Она должна упираться во что-то вверху и внизу.

— Гм… — задумался мой друг. — Вы правы. Но с чем же может граничить Россия с этих двух сторон?

Вдруг больной стал совсем похож на мальчика.

— Вы это знаете! — вскричал я.

— Может быть — с Богом?

— Да, — подтвердил я, — с Богом.

Лишь один момент этого озарения можно разложить на десятки срезов. Он не только действительно чудесным образом (так происходит, когда текст написан настоящим гением) полностью отражает разговор Владимира Путина с мальчиком-школьником перед телекамерами в ноябре 2016 года, во время награждения учеников призами Российского географического общества. Тогда Путин спросил одного из школьников, где заканчиваются границы России. “Это Берингов пролив, за которым США…” — начал было отвечать Мирослав Оскирко. “Границы России нигде не заканчиваются”, — перебив, сказал российский диктатор.

В рассказе Рильке отсутствие границ России делало из нее духовную империю, где царь был заместителем Бога, поэтому россияне любили и боялись его, ведь в нем соединились все мощнейшие силы. Хотя немецкий автор писал это об Иване Грозном, очевидно, что речь шла об условном руководителе России. И эти взгляды разделял не только персонаж Рильке. Видение, что неограниченная тирания в России — это якобы природное состояние, которым западные созерцатели могут только восхищаться, впадая в грех экзотизации, существует по сей день. Тезис о том, что именно диктатор Владимир Путин является самым естественным руководителем России, потому что у нее есть запрос на сильную власть, был годами слышен от немцев, работавших с ней. От них же регулярно звучали заявления об отсутствии границ России.

“Россия — наш сосед (а потому с Россией обязательно нужно договариваться, игнорируя интересы стран Центральной и Восточной Европы)” — это стандартная фраза, употребляемая в каждой немецкой политической дискуссии последних десятилетий. Ее произносили почти все немецкие политики, включая наиболее критически настроенных к Кремлю (но всё равно влюбленных в Россию). Эта идея — “Россия является нашим соседом” — превратилась в такую банальность, само озвучивание которой уже задает вопрос: что стоит за ней? Действительно ли Россия соседствует с Германией? Конечно, нет. Соседи Германии на востоке — это Польша и Чехия. Не считая Калининградскую область — бывшую Восточную Пруссию, которую в Германии вплоть до 1960-х рисовали на картах как часть ФРГ, публикуя прогнозы погоды в Кёнигсберге и регистрируя серии автомобильных номеров. Восточными же соседями Польши и Чехии являются Литва, Беларусь, Украина, Словакия. А вот Россия, которая имеет границу с Украиной, является соседом третьего уровня. Но, как призвал персонаж Рильке, не нужно смотреть на карты, они только испортят мистическое ощущение “великой России”.

Восприятие России, не заканчивающейся нигде, спящей под снегами, хранящей в себе неограниченные силы и ресурсы, имеющей таинственную духовность, готовую жить без комфорта, но по-другому, ищущей себе настоящего царя и так далее и тому подобное — восхищало и восхищает немцев. Сейчас трудно сказать, действительно ли цитата русского поэта Федора Тютчева о том, что Россию “умом не понять” и в нее “можно только верить”, родилась именно в его голове, или все же он, как российский дипломат в королевстве Бавария, услышал это от кого-то из немцев. Хотя есть и третий вариант: эта фраза может быть частью задачи Тютчева формировать положительное отношение к России в Европе, получившей поддержку на уровне императора Николая I. Какая бы из трех версий ни была правильной, отношение к России как к государству и обществу, которые нельзя оценивать в соответствии с общими нормами (а значит: им можно простить почти все, потому что они — уникальны и неспособны на нормальное поведение), господствует в Германии до сих пор.

Фактически в течение десятилетий Германия создавала для себя собственный, отдельный образ России. С точки зрения современной политической этики, он может выглядеть даже расистским оскорблением и апроприацией (с определенной точки зрения, это она и есть). Именно для внутреннего использования Германия выработала образы, воплощающие все то непонятное, дикое и захватывающее, что немецкое общество было радо ценить в условной, вымышленной, России.

Эта вымышленность России — одновременно с влюбленностью в нее — существовала в любых формах немецкой государственности. Даже когда немецкий шовинизм достигал максимума, во времена нацистов, для этой влюбленности было место. В 1939–1940 годах звездный австрийский режиссер Густав Учицки экранизировал рассказ Александра Пушкина “Станционный смотритель” (1831). Главную роль в ленте под названием “Почтмейстер” сыграл известный актер немецкого кино Генрих Георге, который также играл в мировом шедевре “Метрополис” (1927). Фильм, где меховые шапки благородных офицеров оттеняются бесконечными снежными полями, а роскошные вечеринки с шампанским перетекают в бессмысленную любовь невероятно красивых россиянок, отражал все клише о России. Эту влюбленность оценили не только в Германии. В 1940 году лента получила золотую награду Венецианского фестиваля, так называемый приз Муссолини, как лучший иностранный фильм. Интересно, что параллельно с панегириком России Учицки снимал другое кино — “Возвращение домой”, которое было наполнено антипольской пропагандой, показывая якобы неограниченное издевательство поляков над немецким меньшинством в Луцке. Интересно и то, что звезда ленты Генрих Георге был арестован в 1945 году советскими спецслужбами, отправлен в концлагерь Заксенхаузен, который уже находился под руководством СССР, и был убит советскими оккупационными войсками во время заключения с помощью голода.

Конечно, романтизация России в “Почтмейстере” была уже не ко времени после нападения нацистов на их бывших союзников из Советского Союза в июне 1941 года, и лента была запрещена. Но уже через несколько лет, после краха нацистского Рейха, влюбленность в мех и снег вернулась к своему нормальному состоянию.

Толстый, коренастый, с непослушной косматой бородой мужчина, в меховой шапке, больше похожей на дом, красной бархатной одежде, обшитой золотом и мехом, с перстнями на пальцах, выходит на сцену. Это 1960-е годы и певец Иван Ребров — лицо русской традиционной музыки, “золотой голос” Германии, автор бесконечных альбомов и исполнитель русскоязычных песен, от которых у немцев разрывалось сердце. Ребров родился в 1931 году в Берлине под именем Ханс Рольф Рипперт. Он начал петь, в том числе и русские песни, но в один из моментов ментор посоветовал ему петь только на русском. Так “родился” немецкий певец Иван Ребров, заработавший миллионы своими перформансами и проживший до 2008 года в статусе амбассадора русской культуры в Германии.

Ребров — это лишь один из многих феноменов экзотизации российской музыкальной культуры. Бесконечные хоры “донских казаков” или другие музыкальные перформеры, известные только в Германии, а не в России, работают на этот феномен. Таким образом, образ России встает на обе ноги: это, с одной стороны, страна невероятных возможностей и одновременно, с другой стороны — мистическая территория бесконечного снега, непривычной музыки, золотых церквей и устрашающего, но очень привлекательного авторитаризма.

Интересно, что любовь к российскому авторитаризму и готовность простить России любые международные преступления чаще всего наблюдались параллельно с немецким антиамериканизмом. Удивительно, ведь именно Соединенные Штаты освободили Германию от тоталитарной нацистской власти и при этом не набросили на шеи немцев другого тоталитаризма, как сделала Москва. Именно сотрудничество с США помогло западным немцам развивать свою экономику, достичь самого высокого в истории Германии уровня жизни и впервые в истории построить устойчивую немецкую демократию. Именно присутствие США в Европе защитило ФРГ от советского вторжения и спасло Западный Берлин во время советской блокады 1947–1948 годов. В то же время советская оккупация Восточной Германии принесла тоталитарную диктатуру, аресты невиновных, построение закрытого общества и, в конце концов, довела восток Германии до экономического коллапса. Однако в мыслях многих немцев Россия выглядит надежным партнером и важным столпом мировой демократии, а Соединенные Штаты подрывают международную стабильность. Согласно опросу немцев 2019 года, который провел кёльнский Центр стратегии и высшего руководства, именно США немцы считали самой большой угрозой мировому миру: об этом сказали 59 процентов респондентов. Второй страной, которую немцы считали угрозой, была Северная Корея и только после нее шли Турция и Россия. Среди восточных немцев Россию считали угрозой 21 процент опрошенных, среди западных — 45 процентов.

В чем секрет такого антиамериканизма и любви к России? Конечно, существует много объяснений. Скажем, кто-то думает, что немцы считают США частью западного мира, поэтому требуют от них большего, чем от России, которая по умолчанию воспринимается как нечто “чужое” и “другое”. Но, кажется, настоящий ответ на вопрос кроется в другом. На определенном уровне большинство немцев понимают, что в трансатлантическом партнерстве США всегда будут играть роль лидера: в культурном, технологическом, экономическом и военном секторах. Германии же остается роль подрядчика, несмотря на всю уверенность немцев в своем культурном и технологическом превосходстве.

В отличие от этого сотрудничества с позиции слабого партнера, партнерство с Россией сулит Германии совсем другие перспективы. В союзе с Москвой Берлин может превратиться в первую скрипку в вопросах экономики и технологий, оставив россиянам лидерство в военных вопросах и мировой политике. Более того: приняв сторону России, немецкие элиты, недовольные слишком эгалитарным характером США и западной демократии в целом, могут, наконец, перейти в модус жизни более антиэгалитарного, иерархического, расистского, мизогинного и консервативного общества. В этом союзе можно игнорировать интересы Польши и Украины, женщин и меньшинств, даже собственных малоимущих социальных групп, восстанавливая традиции Пруссии и других монархических, консервативных (и отсталых на время их существования в 19 веке) немецких государств. Прыжок в объятия Москвы в этом смысле превращается в месть США. Месть за построение в Германии слишком свободного, открытого, глобалистского и технологического общества. В отличие от немецкой мечты о консервативном, в чем-то отсталом и антипрогрессистском обществе (обществе, где врачи прописывают, а страховые кассы покрывают расходы на гомеопатию; где коммуникация с госорганами осуществляется через факсы; где один из самых больших в мире уровень запрета фотографирования улиц сервисами гугл-мапс), которое замыкается в себе и в каждой дискуссии — раньше или позже — начинает ругать США за то, что те когда-то напали на Ирак.

Итак, российский авторитаризм — это не что-то, что отпугивает многих немцев. Пожалуй, наоборот: это то, что оказывается фактором увеличения интереса к России. Но, как и с другими факторами немецко-российских отношений, этот феномен следует оценивать не только с моральных, но еще и с чисто экономических позиций. Многие годы едва ли не самым активным лоббистом позитивного отношения Германии к России был немецкий бизнес, работающий в России. Экономическая заинтересованность Германии в России имела странный характер. В медийном и политическом измерениях именно Россия изображалась как один из наиболее важных экономических партнеров Германии. Партнер, которому можно и нужно прощать — именно из-за его важности — многое. Тем временем важность России всегда была мифом, который никогда не соответствовал реальности.

Например, в 2021 году объем торговли между Германией и Россией составил 59,8 миллиарда евро. В том же году объем торговли между Германией и Польшей составил 146,8 миллиарда евро, то есть почти в три раза больше в абсолютном выражении или в 9,3 раза больше, считая на население страны. Этот факт, однако, не делал из Польши никакого “важного восточного партнера и соседа”, которым бизнес- и политическая среда рисовала Россию.

Более того: общий объем внешней торговли Германии со всем миром составил в 2021 году 2,579 триллиона евро (из них около 1,2 триллиона импорта и 1,3 триллиона экспорта). Таким образом, на Россию приходилось 2,3 процента германской внешней торговли. Эта сумма, конечно, выходит за пределы статистической ошибки, однако не является чем-то экстраординарным. Например, с позиции немецкого экспорта, Россия как страна-покупатель занимала лишь четырнадцатое место, расположившись между Венгрией и Швецией. С позиции стран, продававших свои товары в Германию, Россия была на двенадцатом месте — после Испании и перед Великобританией.

Очевидно, что имидж России как чрезвычайно важного партнера должен был держаться на чем-то большем, чем экономическая статистика. Конечно, в основе значительной части российского экономического влияния лежала зависимость Германии от российского газа. Во время строительства первых, еще советских, газопроводов в ФРГ на уровне западногерманских элит было принято неофициальное правило, что зависимость Германии от одного поставщика газа не может быть больше, чем 20 процентов газовых потребностей страны. После перехода экс-канцлера ФРГ Герхарда Шредера на работу в российский энергосектор и во времена канцлера Ангелы Меркель эта зависимость подскочила до более чем 40 процентов. Российский газ использовался далеко не только как энергоноситель. Много предприятий химического производства Германии зависели именно от российского сырья. Ввиду того, что немецкий экспорт по своей структуре больше похож на экспорт молодых индустриальных стран (экспорт товаров значительно преобладает над экспортом услуг), важность дешевого сырья сложно переоценить. Только со второй половины 2022 года титаническими усилиями “зеленого” министра экономики Роберта Габека Германии удалось отказаться от российского газа. Но в течение 50 лет немецкая индустрия жила и росла в обстоятельствах, где газовые контракты с Россией относились к естественному положению вещей.

Более того: российский рынок, хотя и не слишком важный для экономики в целом, однако является ключевым для некоторых компаний или отраслей. Например, в начале российской войны против Украины в 2014 году для немецких машиностроителей Россия была пятым по величине рынком — после Китая, США, Франции и Великобритании. Для отдельных фирм, преимущественно из Восточной Германии, Россия может быть даже первым или вторым рынком.

Немецкие привилегии в русском мире

Но главными лоббистами отдельных отношений с Россией являются даже не компании, а немецкий менеджмент, работающий в России. Годами немецкое сообщество в Москве сознательно трансформировалось в мощное пророссийское лобби. Речь даже не о предпринимателях вроде Штефана Дюрра. Около 6 000 немецких компаний работали в России до начала войны 2014 года (и почти никто из них не ушел из страны после аннексии Крыма). Большинство из этих фирм имели немецкий менеджмент, по крайней мере, на уровне генерального директора представительства. Что значит для управленца средней немецкой компании переехать работать в Москву? То же самое, что означало в 18 веке для немецкого небогатого мастера или аристократа переехать в Петербург, — это существенный рост социального капитала и уровня жизни.

Ни один переезд в пределах Евросоюза не давал немецкому менеджеру такого увеличения влияния и дохода, как переезд в Москву. Прежде всего, в типичном случае зарплата в России была выше с учетом дистанции домой, климата и других сложных условий работы. Во-вторых, из-за российско-немецкого договора об избежании двойного налогообложения, с этой зарплаты уплачивался только тринадцатипроцентный налог на доходы. Кроме того, чтобы быть более привлекательной в глазах западных экспатов, Россия позволяла западным управленцам оформлять отдельные рабочие визы, которые не предусматривали никаких социальных выплат с зарплаты, только этот минимальный налог. По сравнению с немецкими налогами и социальными сборами, это выглядело билетом в неолиберальный рай.

Работа в Москве предоставляла еще и другие бонусы. Менеджеры, которые по статусу не имели служебной машины дома, очень часто получали ее в Москве, хотя бы благодаря аргументу о легендарных московских пробках. Из-за вопроса безопасности и имиджа компании они поселялись в лучших квартирах в центре города, нередко также с лучшими условиями, чем дома. Их жизнь в целом больше соответствовала стилю колониального офицера, чем немецкого управленца в Дюссельдорфе или Гамбурге. Отношение к персоналу, которое имело бы очень негативные последствия дома, в отношении местных подчиненных в Москве, прежде всего женщин, толерировалось. Уважение к трудовому кодексу или к (почти отсутствующему) антидискриминационному законодательству возлагалось чаще всего на добрую волю менеджеров. Подчиненных можно было увольнять без компенсаций, принуждать к сверхурочной работе и, конечно, домогаться женщин, сексуализируя их и одновременно аргументируя это “отдельными традициями России”, которые немецкий менеджмент якобы подчеркнуто уважает.

Работа в России позволяла насладиться и другими, обычно запретными сторонами жизни. Например, многолетний корреспондент немецкого издания “Der Spiegel” в Москве описывал в своей книге “Инструкция по применению: Москва” (2009), как его дети когда-то требовали в Германии “ехать на машине так, как ездили в Москве” и не понимали, почему папа этого не делает. После лет работы журналистом Маттиас Шепп, который уже имел российский дом и российскую жену, возглавил Немецко-российскую внешнеторговую палату в 2016 году.

Любой аспект повседневной работы немецкого управленца имел в России привкус соблазна. Если в Германии строительство крупных инфраструктурных проектов требовало долгих лет согласований и компромиссов — с местными властями, экологическими и культурными союзами, а иногда даже с владельцами частных домов, то в России крупные проекты стартовали только потому, что было принято политическое решение. Речь не только о проектах вроде Олимпийской деревни в Сочи, где ради строительства гостиничных и других комплексов, в котором участвовали немецкие поставщики, были уничтожены сотни домов и принудительно переселены местные жители. Любая немецкая компания, принимавшая решение о “локализации” производства, то есть переносе в Россию своих производственных мощностей, получала зеленый свет именно из политических условий. Немецкий завод без проблем получал участок земли и — если решение было принято на уровне президента или правительства — знал, что никто из местных властей не рискнет спорить с политически согласованным проектом. Нигде в Европе менеджер не мог насладиться этим ощущением — быть человеком, который двигает историю, покоряет природу и строит мегапроекты, — только в России. Для немецкого управленца это был фактически один из немногих шансов попробовать себя в роли колониального офицера, строящего железную дорогу где-то в немецкой колонии Намибия в 19 веке: игнорируя местных, прокладывая новые пути, подчиняя себе природу.

В целом Москва предоставляла возможность исключительно наслаждаться жизнью, при условии не слишком развитого чувства морали или эмпатии. Уровень сервиса в Москве, который был нацелен на топ-страту пользователей, действительно сильно отличался от немецкого. Почти все менеджеры упоминали одинаковые преимущества Москвы: круглосуточные магазины с люкстоварами, возможность заказать любую услугу в любое время, относительно дешевые люкстакси, диджитализация услуг включительно с онлайн-платежами, высокие проценты по вкладам, удобные аэропорты с круглосуточными рейсами (в Германии большинство аэропортов имеет запрет на ночные полеты из-за интересов жителей городов, расположенных рядом). Сложно сказать, была ли политика государственной авиакомпании “Аэрофлот” в отношении иностранных бизнес-клиентов согласованной на политическом уровне, но факт остается фактом: путь к золотой карте “Аэрофлота”, а с ней — к уникально частому апгрейду в бизнес-класс, был несравненно проще, чем в европейских авиакомпаниях — всего лишь пятьдесят полетов любого класса и цены в год. Более того: именно на европейские направления “Аэрофлот” назначал бортпроводниц модельной внешности. Вполне официально внутренним распоряжением руководства этой авиакомпании женщин старше 40 лет или с размером одежды больше сорок восьмого снимали с рейсов в Европу и ставили на внутренние российские рейсы. Немецкий менеджер, регистрировавшийся в эконом-классе из Франкфурта в Москву со своей золотой карточкой, имел большой шанс получить апгрейд в бизнес-класс, где его ждали подогретые орешки и приветственный бокал игристого, а одетая в узкую оранжевую юбку, с густым макияжем стюардесса садилась перед ним на корточки и говорила улыбаясь: “Меня зовут Ирина, как я могу обращаться к вам?”. Это был прямой билет в другую, совершенно другую жизнь.

В каком-то смысле европейские санкции даже сыграли на пользу немецким менеджерам, оставшимся в России. Для Кремля было чрезвычайно важно продемонстрировать, что “простые люди” и “простой бизнес” не поддерживают ограничения Запада. Поэтому кремлевские рабочие группы с привлечением немецких бизнесменов и управленцев получили максимум внимания именно после аннексии Крыма. Никогда тема “единого торгового пространства от Лиссабона до Владивостока” не витала в воздухе так, как после 2015 года. Тогда немецкие предприниматели среднего и малого бизнеса, оставшиеся в Москве, получили невероятную возможность — регулярно посещать рабочие завтраки в российском МИДе и получать спектр внимания со стороны национальной власти, на который они никогда не могли бы рассчитывать дома. Россия всегда знала, как покупать людей через их тщеславие. Немецкому бизнесу она предоставила возможность чувствовать себя более влиятельным, важным и умным, чем он есть на самом деле.

Насколько этот моральный яд притуплял оценку реальности, можно увидеть в опросе немецких бизнесов, который обнародовала в декабре 2021 года Немецко-российская внешнеторговая палата. Согласно этому исследованию, 48 процентов немецких компаний, работавших в России, считали немецко-российские бизнес-отношения хорошими или очень хорошими. Более того, 62 процента ожидали от 2022 года улучшения экономического развития. Относительно газопровода “Северный Поток–2”, 44 процента бизнесменов считали необходимым начать его эксплуатацию, не дожидаясь даже отсутствующих технических разрешений. Только 22 процента опрошенных считали, что в контексте газопровода надо разработать какие-то механизмы, которые помогли бы избежать возможного давления со стороны России. Иначе говоря: немецкие бизнесмены, работавшие в России, которые должны были знать Россию и ее поведение, чьи деньги зависели именно от экспертности в вопросах понимания России, не только не видели того, что через два месяца Россия начнет европейскую войну, но даже не могли себе представить, что она прибегнет к газовому шантажу.

Эта зависимость от токсичных российских ресурсов — речь не о газе, а о власти, влиянии и нездоровых деньгах — работала интересным образом и в сторону немецких властей. Начиная с середины 2000-х годов, российские компании, преимущественно с государственным или полугосударственным капиталом, начали свою охоту на слабые немецкие активы. В 2008 году российский государственный банк “Сбербанк” инициировал процесс приобретения немецкого автомобильного производителя “Opel”. Немецкая компания была стопроцентной дочкой американского концерна “GM” и существенно пострадала от мирового экономического кризиса. Рынок продаж “Opel”, согласно внутренней политике “GM”, ограничивался исключительно Европой, поэтому концерну не хватало спроса на его производство. Мировой экономический кризис значительно уменьшил желание покупателей бюджетных автомобилей покупать новые машины. “Opel” предстал перед угрозой банкротства, а десятки тысяч сотрудников компании оказались перед перспективой увольнения.

Российский “Сбербанк” не был инвестором, который имел хотя бы минимальный опыт автомобильного производства. Но его глава Герман Греф — полностью кремлевский человек — стремился зайти на рынок Германии и увеличить присутствие “Сбербанка” на европейском рынке после приобретения чешского банка и ребрендинга его в “Сбербанк Чехия”. Поэтому предложение “Сбербанка” было прозрачным: россияне покупают немецкого почти банкрота, открывают для него российский рынок и гарантируют рабочие места. Осенью 2009 года Герман Греф лично побывал на Франкфуртской автомобильной выставке и сидел на почетном месте во время презентации автомобилей “Opel”. Он, очевидно, считался немцами новым хозяином немецкой компании. Только неожиданный бэйл-аут американским правительством собственных автоконцернов поставил точку в этой покупке: россияне вынуждены были уйти без “Opel”. Их влияние в гессенском Рюссельсхайме, где “Opel” предоставлял работу непосредственно 20 000 человек и еще десяткам тысяч опосредованно, как и влияние в других городах Германии, не было реализовано. Но это не означало, что россияне не воплотили в жизнь свою концепцию в других городах и регионах.

В течение 2000-х годов россияне осуществили ряд инвестиций, которые увеличили их стратегическое влияние в Германии. Речь не о покупке немецких нефтезаводов компанией “Роснефть” под руководством друга Путина Игоря Сечина или о приобретении немецких газохранилищ российским “Газпромом” — эти вложения были очевидно политическими рычагами влияния на Германию. Значительно интереснее другие инвестиции России.

В 2008 году в северогерманском регионе Мекленбург–Передняя Померания корабельные верфи “Wadan” начали испытывать значительные экономические проблемы. Компания, производившая пассажирские паромы и грузовые суда, не могла конкурировать с южнокорейскими кораблями и направлялась к банкротству. Основанная в 1946 году в Восточной Германии, она не могла выдержать мировую конкуренцию. Ее производство было слишком дорогим, а экономические процессы — слишком долгими. Стратегически это означало, что Висмар — старый ганзейский город с 40 000 жителей — потеряет по меньшей мере 1 500 рабочих мест и еще тысячи зависимых от этих верфей рабочих мест окажутся под угрозой. Это грозило городу экономической катастрофой.

Уже в 2008 году министр-президент региона Мекленбург–Передняя Померания Эрвин Зеллеринг начал кампанию по спасению “Wadan”. Во время встречи с российским президентом Дмитрием Медведевым он лоббировал покупку верфей россиянами. Спасения долго не ждали. В июне 2009 года почти обанкротившиеся верфи приобрел молодой тридцатилетний инвестор Виталий Юсуфов — миллионер, сын бывшего министра энергетики России и члена правления “Газпрома” Игоря Юсуфова, близкого к президенту России Дмитрию Медведеву. Руководство немецкого региона было счастливо спасти компанию в кризисе. Российские же инвесторы были счастливы приобрести за небольшие деньги главное предприятие важного города немецкого региона, что переводило российских инвесторов в категорию ключевых игроков региональной политики.

Чтобы закрепить успех, россияне сделали еще одно вложение: в том же Висмаре также близкая к Дмитрию Медведеву компания “Ilim Timber” приобрела завод по обработке леса, который был одним из крупнейших партнеров висмарского порта. Фактически близкие Медведеву инвесторы сделали регион Мекленбург–Передняя Померания зависимым от их политики. Если они ушли бы, местная власть вряд ли нашла бы на эти активы новых покупателей. Одна только угроза россиян покинуть рынок делала местную власть уязвимой. Между тем региональная власть Германии имеет реальное влияние на федеральную политику. Даже формально представители регионов могут заблокировать любой закон через свои голоса в палате земель — Бундесрате. А неформально: региональные власти участвуют во всех политических дискуссиях страны.

Увеличение российского влияния именно в Мекленбурге–Передней Померании — неслучайно. Именно здесь российский газопровод “Северный Поток–2” доходит до немецкой территории. Именно региональная власть Мекленбурга–Передней Померании основала Фонд охраны климата, который получал деньги от “Газпрома” и инвестировал собственный капитал в приобретение оборудования для газопроводов. Бывший министр-президент региона Зеллеринг — тот самый, который приглашал Дмитрия Медведева вкладывать деньги в региональные компании, — стал руководителем фонда. Были ли эти российские инвестиции в регионе единственными? Нет. В 2016 году российский “Кировский завод” вложил деньги в производство подшипников в Ростоке — еще одном городе региона. Открытие завода с пятьюдесятью (!) сотрудниками и мощностью двести подшипников в год лично посещал министр промышленности и энергетики России Денис Мантуров. Интересно, что в 2013 году именно “Кировский завод” пытался зайти в Германию по традиционной схеме приобретения обанкротившейся компании: россияне покупали попавшего в кризис производителя автобусов “Göppel Bus”, а до того — балансировавшего на грани банкротства производителя станков “Monforts Werkzeugmaschinen”.

Фактически российское экономическое влияние в Германии строилось на простом принципе: через Россию неэффективные немецкие производства и в целом неэффективная немецкая экономическая модель могли получить новую жизнь. Немецкое экспортоориентированное производство годами получало дешевый российский газ, платя за это европейской безопасностью. Немецкие регионы эгоистично спасали собственные обанкротившиеся производства, предоставляя в руки россиянам рычаги влияния на своих политиков. Немецкие компании, работавшие в России, превращались в заложников своих менеджеров, которые были заинтересованы в качестве частной жизни и привилегиях белых колониальных хозяев. Немецкие политики реализовали свои антиамериканские комплексы через ощущение своей близости к легендарным московским источникам власти и ресурсов. Эта зависимость Германии от России насчитывает не просто десятки, а сотни лет истории, будучи построенной на токсичных нарративах власти, насилия и обмана. Она была и есть антиевропейской и прежде всего направленной на конфликт с идеалами свободы, равенства и открытости. Она не имеет объективного обоснования, кроме радикального националистического религиозно-мистического мифа “отдельной духовной идеи” России и “близости” Германии к этой идее. Именно поэтому она является угрозой Европе и миру в мире.

Другие рассказы Сергея Сумленного

Другие рассказы, иллюстрированы Олэгом Смалем

Сергей Сумленный — немецкий политолог, основатель European Resilience Initiative Center в Берлине, глава представительства Фонда имени Генриха Бёлля в Киеве в 2015–2021 годах.